Ноль шансов цеппелина на взлет

Роберт Плант вспоминает: ему есть что вспомнить. Впрочем, дело даже не в этом. В воспоминаниях важен не сюжет, в воспоминаниях важна интонация. Неверная интонация может все испортить. Вот почему умные люди пишут мемуары во второй половине своей жизни, а глупые - как только их начнут узнавать на улице. Вы читали когда-нибудь мемуары Бритни Спирс? Вот то-то и оно. С этой интонацией "доченька, подбери слюни" можно писать разве что нравоучительные книги о вреде ранней половой жизни. Но мы, по счастью, говорим о Роберте Планте.

У Планта голос, слава, внешность - это все понятно, это не обсуждается. Но есть у него еще один талант, на который редко когда обращается внимание. Талант интонирования. Умения спеть слово - да что там слово, слог - так, что бездна разверзается за несколькими этими звуками. Такой талант многого стоит, ибо он берется не от ума, изнурительных тренировок либо осознания чего бы то ни было. Такой талант берется сразу с неба: прямиком из той канцелярии, что распоряжается всеми талантами. А потом укрепляется опытом. Ибо опыт и интонация - они рука об руку идут. Послушайте пожилых людей. Послушайте, как они говорят. Вслушайтесь в обертоны их голоса. Вам многое станет понятно.

Итак, Роберт Плант, пятидесяти четырех лет отроду, вспоминает. Вспоминает людей, о которых нынешнее поколение слушателей и слыхом-то не слыхивало, либо представляет себе весьма условно. Джесси Коллин Янг, говорит Роберт, написал столько хороших песен, что я в шестнадцать лет только и напевал его. А теперь кто о нем помнит? Джесси хотел вернуться к публике, пытался переиздать свои песни, но дом его сгорел в 1995 году, сгорели и мастер-тэйпы, которые он с таким трудом выцарапал у бывших своих рекорд-лейблов. Вот это судьба. Или Тим Бакли - вы помните Тима Бакли? Помните, как его почитали Боуи и Майлз Дэвис, какие он писал тоскливые песни, как ломал себя, потому что хотел что-то такое сказать, что было за пределами слов, так что он уже и не пел иногда на своих записях, а мычал, вскрикивал и стенал? Добром такие вещи не кончаются; вот Роберт Уайатт, также пытавшийся заглянуть за предел слов, выпал из окна, повредил позвоночник и поныне парализован, Тим же был американец и умер от героина, обычная смерть, но в необычное время. В 1975 году - для хиппи слишком поздно, для панков рановато. Это все часть опыта, пусть и не всегда касается тебя напрямую, - вот о чем вспоминает Роберт Плант с присущей одному только ему на всей Земле интонацией.

Воспоминания Роберта Планта могли бы остаться его личным делом. Да мало ли кто вспоминает былые годы теперь, когда от прежнего романтизма не осталось следа, дети цветов умерли либо родили по пять детей, которых назвали поколением X, а теперь поколение X уже взрастило детей, а их уже и вовсе непонятно кем называть. Им на все плевать, они пользуются синтетикой во всем - от наркотиков до одежды и музыки, и прагматичны донельзя. Но Роберт Плант не стоит у этого поколения над душой с пачкой традиционных сентенций: его воспоминания длятся от трех до семи минут, они спеты, записаны и уложены на пластинку, подобной которой он не делал со времен Led Zeppelin. Она, эта пластинка, собственно, и называется "Dreamland" - страна мечтаний и снов человека, которому уже за пятьдесят. Время собирать камни и пытаться что-то такое сообразить по поводу своей юности и, может быть, рассказать о ней - не молодясь особо, с интонацией, свойственной людям пожилым и разумным. У всего есть свое начало: когда под конец всех молодежных революций в 1969 году загремела музыка с первой пластинки Led Zeppelin, записанной, как гласит легенда, за тридцать часов непрерывной работы, казалось, что этот сокрушительный и неоформленный вихрь возник ниоткуда и уйдет в никуда. Насчет свинцового цеппелина идею Джимми Пейджу подкинул приятель Кейт Мун, барабанщик Тhe Who, группы, в том же году записавшей пластинку, традиционно именуемую "первой рок-оперой" - "Tommy". Это был оглушительный хит и материал для бесконечного числа интерпретаций и спекуляций, включая и предтечу паркеровско-пинкфлойдовской саги, безумно многозначительный и безумно скучный одноименный фильм "Томми" Кена Рассела. Мун знал цену этим гитаристам, каждый из которых считает себя гением: перед его глазами была история The Yardbirds, где соревновались Пейдж, Джефф Бек и Эрик Клэптон. И он был уверен, что у нового детища Пейджа столько же шансов стать известным, сколько у свинцового цеппелина подъемной тяги. Возможно, он был бы прав, когда бы не амбиции Терри Рейда - Плант помнит Терри, тот хотел стать единоличной звездой и совершенно не собирался ошиваться в тени какого-то Джимми Пейджа. И на предложение попеть в группе с шансами свинцового цеппелина на взлет Терри выпихнул вперед себя двадцатилетнего парня. Высокого, светловолосого и донельзя провинциального - то есть Планта, отец которого мечтал для сына о карьере финансового аудитора и слышать не хотел ни о какой музыке. Но сын водил дружбу с отребьем, напевал про себя мелодию "Morning Dew", благодаря которой мир до сих пор помнит имя Бонни Добсон (девушки, которой лишь однажды коснулась рука Господа, но этого хватило на одну из самых чудных песен о том, что будет с утренней росой, когда мир сгорит в атомном огне). Другом у Роберта был Джон, который барабанил так, что разгневанные соседи сбегались со всей округи - и вот, спустя тридцать пять лет Роберт Плант, несостоявшийся финансовый аудитор, записал в память о своем друге Джоне песню, которую они пытались играть вдвоем, еще и не подозревая ни о каком свинцовом цеппелине. То было время пугающих мечтаний, вспоминает Роберт. И столько тоски в его голосе, когда он поет сейчас, на последней своей пластинке, песню Бонни Добсон, что многое делается ясным. То чувство, о котором говорят пожилые американцы, когда вспоминают дни Карибского кризиса, - как они не спали ночами, ожидая, что их темное окно вот-вот осветится беспощадным светом, и больше не будет ничего, на чем могла бы лежать утренняя роса.

Так вот, до того, как появиться в группе с шансами свинцового цеппелина, Роберт работал с Алексисом Корнером, ответственным сразу за весь британский ритм-энд-блюз, за его очертания, за его легенды и его архетипы. У Алексиса Роберт пел настоящие блюзы. Пел, в числе прочих, сочинения человека, по длине имени которого - Букер Ти Уошингтон Уайт - можно было безошибочно предположить цвет его кожи. Да, Букка Уайт был черным боксером, хоть и прозывался "белым", был легендой дельта-блюза, потому что колотил по своей гитаре кулаками, извлекая невероятные звуки, сел в тюрьму за убийство в 1937-м и сочинил песню "Fixing To Die Blues" в качестве своей предсмертной тюремной исповеди. Он умер на свободе в 1977 году, песню же уже в 1963 году подобрал Боб Дилан, но это несоответствие никак не мешало красивой истории. И вот теперь, спустя много лет после дружбы с Алексисом Корнером, Роберт решил, что будет забавным открыть альбом с песни, которая называется "Я сосредоточен на смерти".

И вот, значит, он появился в Led Zeppelin - человек с пронзительным, немного надтреснутым и сильным голосом, поразительным своими интонациями - тем, что делает блюз блюзом, ибо блюз делают не голос и техника. Блюз, как и воспоминания, делает интонация. Бог его знает, почему. Возможно, потому, что блюз - это и есть воспоминание в самой его чистой форме - воспоминание о жизни, которая никогда не была легка. Вот почему Led Zeppelin играли блюз так, как никто до них его не играл, вот почему никто не мог узнать в песне "In My Time Of Dying" ее фольклорный прототип. В этой сокрушительной одиннадцатиминутной вещи было столько нюансов и интонаций, что казалось, будто поющий ее человек написал ее тоже - как завещание. Так рождаются легенды; так стал легендой Роберт Плант, чей голос со временем садился и не обладал уже былой силой, но зато в нем появлялись все новые обертоны - их уже было по нескольку на каждую эмоцию, словами это объяснить невозможно. Можно либо слушать, либо верить.

70-е годы дорого достались ему. Умер сын, умер лучший друг Джон, умерла и группа, равной которых больше не было и не будет. Плант не пел песен Led Zeppelin восемь лет. Казалось, что и он умер: 80-е годы, Фил Коллинз в качестве продюсера, молодежь на гитарах - голос Планта приспосабливали под пластиковый стандарт софт- и хард-рока, и даже шикарные песни не могли спасти положения. В 90-х ему показалось, что можно снова стать Led Zeppelin: они с Пейджем записали две пластинки. Два успокоившихся взрослых человека в центре толпы, записали их, как только они могли, и голос Планта снова звучал так, что было ясно - нет, все еще нет ему равных.

Теперь он вспоминает все, что было, - совсем уж спокойно, с печалью, скорбью и сдержанной радостью. Десять песен: три своих, семь чужих, - чужие не узнать. "Hey Joe", известный абсолютно всем, кто когда-либо слышал Хендрикса, неопознаваем до гитарного риффа, который появляется только на четвертой минуте. А до этого напряженным и страшным голосом под томительный синтезаторный звук вопрошает Роберт Плант: "Эй, Джо, куда ты собрался с этими деньгами в руке? - В центр, купить себе вороненой стали сорок четвертого калибра. - Эй, Джо, так куда ты идешь с этой пушкой в руке? - Иду в центр, чтобы найти мою девчонку, что шляется с другим мужиком". И так далее: жизнь продолжается; жизнь, оказывается, это промежуточная проблема перед смертью, но в ней есть место покою. Правда, покоя не так много. Когда-то, двадцать семь лет назад. Боб Дилан, который понимал толк в покое, написал песню о еще одной чашке кофе перед долгой дорогой в долину. Спустя двадцать семь лет Роберт Плант спел ее. Со всем, что дали ему Господь и время: с голосом и интонацией. И если вам хочется быть уверенными в том, что жизнь когда-нибудь кончится, но бояться этого не надо, а надо просто отнестись к этому как к привычному спуску с холмов в долину - послушайте, как поет "One More Cup Of Coffee" Роберт Плант. Послушайте внимательно, потому что нечто похожее по силе, трагизму и достоинству вы услышите еще не скоро. Вернее всего, вам придется ждать следующей пластинки Роберта Планта. Следующей порции его воспоминаний. Самых блюзовых воспоминаний на свете.